Главное - научиться молиться

Размышления игумена Кирилла (Сахарова) в связи с 40-летием окончания Московской Духовной семинарии.

Об авторе. Игумен Кирилл (Сахаров) родился в 1957 году на Донбассе в шахтерской семье. Член Союза писателей России. Кандидат богословия. Окончил Московский педагогический институт, Московскую Духовную семинарию и Духовную Академию. Подвизался в Свято-Даниловом монастыре в Москве. С 1992 года - настоятель московского храма Святителя Николая на Берсеневке. По словам игумена Кирилла, его храм «практикует старообрядный, а лучше, древнерусский чин», находясь при этом в юрисдикции Московского Патриархата.

Однажды маститый протоиерей Иоанн из Сухуми высказал такую мысль: лаврские старцы должны принимать исповедь у абитуриентов - будущих священников - подходят ли они по канонам к принятию сана или нет. Идея, на мой взгляд, не лишена здравого смысла. В самом деле, поступая в семинарию мы получали характеристику от приходского священника, в лучшем случае от духовника. Конечно, он мог не придать должного внимания каноническим препятствиям для принятия сана. Поступив в семинарию и проучившись в ней 3-4 года, женившись, такой студент подавал прошение о рукоположении. Его, как правило, рукополагали, так как просто поучиться и не принять сан считалось непозволительной роскошью ввиду острой нехватки духовенства.

Вспоминаю поездки по московским храмам вскоре после поступления в семинарию, поездку в Ярославль. Здесь Владыка Иоанн (Вендланд), геолог по светскому образованию, радовался как ребенок куску горной породы, который мы ему преподнесли. Поездка с Владыкой Питиримом в Иосифо-Волоцкий монастырь, в Введенскую церковь села Спирово и в Волоколамск. Я часто отпрашивался в Москву на престольные праздники столичных храмов.

Три года обучения в Московской Духовной семинарии (1980-1983 гг.). Лекции Алексея Ильича Осипова я стремился посещать в первую очередь, и не только по программе. Посетил как-то его беседу с заочниками. Вот что запомнилось. Профессор Осипов: богословие - неудачный, малопонятный термин. Древняя Церковь не знала того богословия, которое знаем мы, она знала истинное богословие. По словам преподобного Иоанна Лествичника, совершенство чистоты есть начало истинного богословия. Мы же под богословием понимаем науки, сочинения, книги. Богословие не есть философия. Для философии не важно нравственное состояние человека, чистота его сердца. Под влиянием Запада мы стали подразумевать под богословием не праведную чистую жизнь, а заучивание текстов, богословские трактаты, философские мнения. Но упускаем главное, что богословие есть боговедение. Невозможно стать богословом не научившись молиться. Нельзя позволять мыслям бродить, не должен каждый соблазнительный помысел оставлять в голове след. Необходимо постоянно обращаться к Богу. Необходимо поставить цель - научиться молиться - не выстаивать службы, не вымахивать поклоны, а именно молиться. Для этого нужно внимание и сокрушение сердца.

«Да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа», - сказано в Священном Писании. Конечно, дело не в знании - и дьявол «знает». Богословская наука открывает не духовный мир, а только правильный путь к тому, что мы можем узнать. «Вкусите и видите, яко благ Господь» - необходимо не только рациональное познание, но опытное - это главное. То, что Бог есть Любовь, можно познать только опытно.

Мы грешим подменой боговедения теоретизированием, занимаемся празднословием о Боге. Чем чаще мы обращаемся к Богу, тем скорее согреется душа. Духовная жизнь начинается с борьбы с помыслами: кто с ними не борется - не победит себя. На Западе нарастает тенденция стирания граней между истиной и ложью. Что раньше считалось ересью, теперь рассматривается как «частное богословское мнение». На одной из Ламбетских конференций был поднят вопрос: как инославный (клирик Англиканской церкви Канады - ред.) епископ Робертсон может быть епископом, если он отрицает Божество Христа? В итоге решили - что это его «частное богословское мнение».

Я был свидетелем, как на Западе католические кардиналы и епископы и протестанты причащались друг у друга. Но ведь совместное участие в Таинстве Евхаристии возможно только при условии достижения единства в вере, в догматическом учении, единстве в принципах духовной жизни. На Западе появляются новые переводы Писания, которые, по сути, являются его толкованием. Появляются целые фразы, которых там нет - переводчики считают, что эти фразы позволяют лучше понять содержание Писания. Такие понятия как «покаяние», «Царство Божие» совершенно выбрасываются. На экуменических ассамблеях, например, в Бангкоке говорилось о чем угодно - о проблемах образования и экономики, но не о спасении и вечной жизни. Происходит полнейшая материализация религии. Человек, который верит в Христа как в Бога, там уже считается старомодным. Если сейчас на один день открыть границу - нас завалят псевдорелигиозной литературой (что и случилось - и. К.).

Нарастают процессы подмены, ведущие к признанию «другого мессии». Экуменизм отрицательно влияет на его участников с нашей стороны, особенно на молодежь - я свидетель. Мы не имеем должного иммунитета - болезни Запада воздействуют на нас.

Нельзя молитву творить, как заклинание, магическое действие вне связи с Богом. Истинная молитва, по словам Епископа Игнатия (Брянчанинова), «должна совершаться со вниманием, благоговением и с сокрушением сердца. Вне христианства есть ощущение Бога, но нет истинного знания о Нём, много фантазий». Так учил нас в те годы профессор Осипов.

На встрече с преподавателями гомилетики в 1983 году запомнился такой пассаж: «Состояние проповеди на приходах в настоящее время, мягко говоря, оставляет желать лучшего. Во многих церквах ее вообще нет, их даже не читают - и это священники, которые заканчивали Духовную Академию».

Ректор Московских духовных школ Архиепископ Дмитровский Александр вручает отцу Кириллу диплом о присвоении степени кандидата богословия.

Большим событием для нас был приезд из Англии Митрополита Антония (Блума). Актовый зал Московских духовных школ не вмещал всех желающих. Живое слово Владыки воспринималось на одном дыхании. Запомнились его слова: «Мы так далеки от светлого идеала, который представляет Собой Христос, и в какой-то мере святые. Склонимся перед Крестом Христовым. Освободим сердца от всего, что их отягощает. Будем поддерживать друг друга».

Не самые приятные воспоминания остались от изучения славянского и греческого языков. Я просто изнывал на этих занятиях; совершенно отторгалась и не воспринималась методика изучения их через очередную изрядную порцию склонений, исключений и т.д. Старался, пользуясь как насельник Данилова монастыря правом свободного посещения, уходить в другие классы, к тем преподавателям, у которых я не учился. Иногда это было даже в форме слушания в коридоре у полузакрытых дверей класса. Представляю, какие могли быть впечатления от этой картины у видевших ее.

Русский язык преподавала мама архимандрита Петра, известного регента, настоятеля Казанской церкви в Узком. Эта одухотворенная женщина не напрягала учебным материалом, часто поднимала различные духовные темы.

Пожилая «англичанка» нередко с подачи студентов отвлекалась от программы на рассказы об Англии и о разных архиереях, которые учились у нее.

Некоторые преподаватели входили в класс со звонком, например, о. Николай Иноземцев, читавший лекции на 3-м курсе по Ветхому Завету, другие могли прийти чуть ли не к середине урока - конечно, это расслабляло.

На переменах я часто готовил записки для преподавателей, порой с довольно острыми вопросами. Их я клал на кафедру. При первой возможности стремился приходить на лаврские богослужения. Под влиянием одного лаврского насельника у меня было свое сожжение «Мертвых душ» - многочисленных выписок из прочитанных книг. Иеромонах был скептически настроен к изучению наук. При этом он ссылался на Святителя Игнатия (Брянчанинова). Впрочем, батюшка не настаивал, это был мой необдуманный порыв, о чем сожалею.

Питался я за монашеским столом в малом зале трапезной. Здесь не было слышно чтения житий святых в большом зале. Я старался приносить для чтения святоотеческие творения. Однажды принес книгу «Патриарх Сергий и его духовное наследство», изданную в 1947 году. Помню, как некоторые студенты спорили над отдельными пассажами книги, изложенными в духе того, что мы условно называем «сергианством».

Интересными были внеурочные лекции, например, о берестяных грамотах или творчестве Лескова. Важными были встречи с преподавателями Литургики и других предметов, где можно было устно и письменно задать ряд вопросов.

Тема моей первой проповеди - «Значение Православной веры». Текст ее я заучил наизусть, и громко и четко произнес после вечерней молитвы в Академическом храме. После этого мои проповеди иногда по нескольку раз за службу посыпались как из рога изобилия. Где бы я ни был - в Почаевской Лавре, на Донбассе и в других местах - я стремился их произносить. Однажды попытался произнести в Москве - но священник не разрешил, сказал, что могут быть осложнения с уполномоченным по делам религий. Вообще, как я заметил, в церковной жизни очень важно качественно совершить первый шаг, преодолеть барьер. Особенно это касается проповеди.

После вечерней молитвы в Академическом храме вся студенческая братия, подходя ко кресту, пела тропарь «Иже Крестом ограждаеми» с последующими стихирами и тропарями Апостолу Иоанну Богослову и Преподобному Сергию Радонежскому. Впечатления от этого единодушного пения среди мерцающих лампад было очень сильным.

Возвращаясь к теме проповеди, хочу заметить, что они произносятся либо заученно, как стихотворение, либо в несколько раскованной форме, напоминающей непринужденную беседу. В последние годы я стал именно так их произносить.

Спали мы в больших помещениях со скрипучими полами. Я часто приходил уже после отбоя, снимал подрясник, ложился в постель и сразу отрубался. Утром лежать до сигнала дежурного было безсмысленно, так как многие студенты поднимались каждый по своим делам. Я вставал и шел на братский молебен в Троицкий собор к 5.30, а потом либо на раннюю монастырскую Литургию, либо в Академический храм. Из-за такой нагрузки на занятиях меня часто клонило ко сну. В некоторых конспектах заметны каракули, когда я пытался что-то записывать, находясь в полуобморочном состоянии.

Однажды я был дежурным в распоряжении помощника инспектора, и меня послали с каким-то поручением. Я не спеша передвигался, с кем-то по ходу общался, одним словом, «завис». Возвращаюсь и вижу, что помощник инспектора из-за моего долгого отсутствия чуть не плачет. Впоследствии у меня не раз возникало напряжение с помощниками, которые где-то застревали и приходили с опозданием. Не действует ли здесь закон возмездия?

В классе я сидел на задней парте с Андреем Тороповым (впоследствии он стал старшим священником Серафимо-Дивеевской обители). Помню, как мы с ним перелистывали старые номера «Журнала Московской Патриархии».

Спокойно и размеренно проходили занятия по общецерковной истории с о. Серафимом Соколовым, руководителем заочного отделения.

Не очень приятные воспоминания оставили послеобеденные занятия по самоподготовке. Нужно непременно быть в классе, где каждый занимался чем-то своим - кто-то в сопровождении пианино исполнял церковные песнопения, кто-то громко разговаривал - ни о каком плодотворном проведении времени не могло быть и речи. Иногда я вырывался в читальный зал в эти часы. Однажды не выдержал, произнес целый спич, мол, мы теряем время и тем самым себя обкрадываем. Впрочем, мой демарш не произвел какого-либо впечатления на студентов, и все продолжилось по-прежнему. Администрация пыталась решить проблему, улучшить ситуацию, направляя на эти часы самоподготовки воспитанников из старших классов и студентов Академии. Особого эффекта это не дало, так как эти посещения были эпизодическими. Некоторые «дедушки» пытались давить на младших, требуя что-то написать или приготовить для себя - это чуточку напоминало армейскую дедовщину.

Лекции Глухова по сектоведению давали обильный базовый материал, но, тем не менее, явно недостаточно вооружали из-за нехватки тех сведений, которые необходимы при непосредственном наблюдении и живом общении с адептами разных сект.

Вопросы на разные темы возникали, прежде всего, на лекциях профессора Осипова. Сохранившиеся у меня записи его ответов теперь уже не столь актуальны, как прежде, так как любой может ознакомиться с выступлениями Алексея Ильича по телеканалу «Союз» или по многочисленным дискам.

Завершая, хочу подвести некоторые итоги, отметить как положительные стороны, так и недостатки, на мой, конечно, личный взгляд. Хорошо отложились в памяти и душе семинарские лекции по догматике и истории Церкви, как Древней, так и Русской. В четвертом классе архимандрит Иннокентий (Просвирнин) преподавал историю Русской Церкви не по событиям, а по святым отцам.

Резко сократил бы я количество часов на изучение языков, как древних, включая церковнославянский, так и современных. Их преподавание, на мой взгляд, страдало слишком глубоким погружением в дебри грамматики. Явно не дотягивало до должного уровня изучение Литургики - одного из самых главных предметов в Духовной школе. Студентов не познакомили, например, с уставом о поклонах, не изучалась должным образом древнерусская традиция. Это расхолаживало будущих священнослужителей. Проповеди должны были звучать чаще, чтобы окончательно преодолеть барьер и закрепить навык.

Не хватало живого общения с известными священниками, служащими на приходах. Как я впоследствии убедился, мы были далеки от реальных приходских проблем, как в духовном, так и в хозяйственном плане. Навыки духовничества, опыт выстраивания отношений с архиереем, благочинным, с собратиями, с сотрудниками, со светскими властями, наконец. Как мне пришлось потом убедиться, дело приходского, тем более общинного, устроения очень непростое. Здесь очень важно было бы услышать предостережения и советы. Мне запомнился только один совет - став настоятелем в каком-либо храме, в течение года присматривайся, не принимай кардинальных решений, особенно из-за «свидетельства внешних». Абсурдным, на мой взгляд, является семинарское требование бриться будущим священникам - впоследствии все это аукается. Выскажу и такую спорную мысль: не хватало молитв своими словами - после какого-либо урока или мероприятия - это бы оживляло религиозное чувство, которое, что греха таить, иногда увядает из-за механического вычитывания по шаблону. Святитель Феофан Затворник говорил, что Богу приятен на молитве наш детский лепет.

Игумен Кирилл (Сахаров).